Оригинал материала опубликован 17.08.2019.
Цыганский бизнес действует в России еще с 90-х годов. Чтобы заработать, цыгане часто используют самое уязвимое население общества — инвалидов и детей. И нередко случается, что около попрошаек оказываются дети, совсем не похожие внешне на самих цыган. Андрей Рагулин — представитель волонтерской правозащитной организации «Альтернатива» — дал эксклюзивное тематическое интервью NEFT. Волонтеры «Альтернативы» борются с современным рабством — трудовым, сексуальным, нищенским.
— Очень часто рядом с цыганами, просящими милостыню, можно встретить ребенка другой национальности. Первым делом у людей возникает вопрос — действительно ли малыш является сыном или дочерью побирающегося человека. Реально в России существует цыганский бизнес, основанный на заработке на чужих детях?
— Такие случаи встречаются. С большей вероятностью детей забирают из неблагополучных семей, которые за небольшие деньги могут продать ребенка. Воровство — менее распространенный способ, потому что это резонансная тема.
— Насколько этот бизнес масштабный и прибыльный?
— В масштабах страны сложно оценить. Выявить, их это ли ребёнок или чужой, тоже сложно. Даже если он не похож на женщину, которая с ним сидит — все равно необходимо проводить ДНК экспертизу. Она может показать свидетельство о рождении, но там же нет фотографии, а для полиции этого будет достаточно.
— Ежегодно в России тысячи детей пропадают из семей, многих не находят. Есть ли статистика, позволяющая сформировать представление, сколько исчезнувших детей может быть задействовано в бизнесе нищих?
— Такие данные есть у только госорганов, которые не любят делиться плохой статистикой. О ситуациях, когда родители продали ребенка, может быть неизвестно очень долго, все зависит от работы социальных служб с неблагополучными семьями и информации о пропаже ребенка.
— Как понять, что несовершеннолетний на руках действительно спит, а не находится под действием алкоголя, наркотиков, лекарств? Какие меры должен принять человек, заподозривший неладное?
— Это самая главная беда — такие дети долго не живут, их накачивают алкоголем и наркотиками, чтобы они постоянно спали. Все конечно же обращают на это внимание, потому что такое поведение не свойственно детям этого возраста, которые обычно активные и много капризничают.
Когда человек сталкивается с такими ситуациями, необходимо снять на видео факт попрошайничества, вызвать полицию и очень настойчиво требовать, чтобы «мать и ребенка» забрали в отдел.
Необходимо инициировать более серьезное разбирательство. Мать можно привлечь к уголовному наказанию за вовлечение ребенка в антиобщественную деятельность. Однако они мотивируют свое поведение тем, что ребенка не с кем оставить, а на жизнь зарабатывать надо.
— Как правило граждане вызывают полицию, которая проверяет документы, если никаких правонарушений не находит — отпускает. А если люди все равно сомневаются в степени родства «матери и ребенка», как в таком случае быть?
— Необходимо поднимать все инстанции, писать обращения, заявления, привлекать уполномоченного по правам детей, чтобы проводили ДНК-экспертизу, если действительно есть сомнения. Без разрешения матери не берут этот анализ, но можно его сделать по решению суда.
— В большинстве случаев цыгане рассказывают одни и те же истории — мол, приехали на заработки, но денег так и не получили, пришлось попрошайничать, чтоб семью прокормить. Так ли на самом деле это или это схема бизнеса?
— Это отлаженная схема. Они принципиально не хотят работать, а попрошайничество приносит очень серьезные деньги. Если смотреть, сколько зарабатывают цыгане с детьми или на инвалидах (их похищают, или обманным путем вовлекают в рабство, заставляют попрошайничать, все деньги забирают), в больших городах, то их заработок доходит до 3-5 тысяч в день. И это только один человек. Вот и получается, что осуждать надо не того, кому подают, а того, кто подает.
— За время существования организации в вашей практике было такое, что вы освобождали детей из рабства цыган?
— Не было. Находили детей, которые не похожи на «мам», задействовали полицию, но она не особо этим интересовалась. В итоге — след терялся.
