Сергей сейчас живет в Оренбурге и работает супервайзером по вахтам в Югре. А начал он свою карьеру еще при СССР — в 1986 году. Тогда ему было всего 17 лет. Как развивал свою карьеру и к чему пришел в итоге, Сергей рассказал NEFT.
Пришел на буровую рабочим
Я родился и вырос в Актюбинске, это Казахстан. В Россию переехал только в 2021 году. Моя мать работала кадровиком, а отец был буровым мастером. Поэтому особо я не выбирал: было очевидно, что я тоже буду нефтяником
Работать начал сразу после школы, в 17 лет, закончив двухнедельные курсы помощника бурильщика. Родители настаивали, чтобы я продолжал учиться, но мне перед этим хотелось посмотреть, как все устроено на буровой, я туда рвался. И меня устроили под ответственность бурового мастера — моего отца.
Получается, наставником мне отец был. Учил он меня строго. Кто работал с родителями — тот знает: «Бей своих, чтобы чужие боялись». Спуску он мне не давал, за что я ему очень благодарен.
Я был рабочим по глинистому раствору второго разряда. Фактически это была работа в духе «принеси-подай». Грязная работа и тяжелая. Учился я всему в процессе работы. Но это уже можно было только по завершению своей смены — прийти и задать вопросы отцу или бригаде.
Когда прошел повышение квалификации, смог работать уже верховым помбуром. А в 1993-м закончил нефтяной техникум в Казахстане. Учился заочно и успешно все сдал, несмотря на проблемы в экономике и всеобщий развал вокруг. Преподаватели были у нас очень высокого уровня.
Зарплата у меня тогда была в пределах 400 рублей. Это были очень хорошие деньги на то время. К примеру, я приезжал с вахты и за 22 рубля улетал в Москву. Там доставал себе пластинки, модные джинсы и все прочее. Я умел всегда договариваться, находить нужные вещи.
Стал бурильщиком
В 1993 году я уже стал бурильщиком. Проверка на прочность, которой была моя работа с отцом, закончилась, и теперь я чувствовал себя уверенно и не терялся. Сложности были в 1990-х, когда мы перешли на зарубежное оборудование. И сами скважины были нестандартными, интересными.
У меня самого пропала неуверенность — то чувство, когда «большие мужики» разговаривают о чем-то, а ты чувствуешь себя не в своей тарелке. Меня сильно стимулировало то, что мне стали подавать руку, как равному.
В конце девяностых в Казахстане нефтянка была в упадке, бурение и нефтеразведку закрыли. Многие остались за бортом, переквалифицировались. А мне повезло — получил предложение устроиться в нефтеразведку в Удмуртии. Работал в Воткинске, тоже бурильщиком. А спустя год меня повысили до бурового мастера.
Уехал в Удмуртию и стал мастером
С этого момента моя карьера стала развиваться более стремительно. Но в первое время на новой должности мне было сложно принимать решения. Помню случай: в первую же неделю работы в должности мы забурили новую скважину и при забое 600 метров у нас сломался первичный вал на лебедке. Весь инструмент остался на забое.
Посоветоваться было не с кем, потому что связи как таковой не было. Помня по рассказам отца, что когда-то так делали, я принял решение производить подъем трактором. Ходовой конец с лебедки выматывали, крепили на трактор и тащили им блок. В итоге мы подняли его. Но это было экстремально: первая же вахта мастером — и такая авария.
Но эта ответственность меня не пугала ни разу. Я так был воспитан: поднял ногу — делай шаг. Платили тоже неплохо — 10-12 тыс. рублей за вахту. На жизнь мне всегда хватало.
А потом разведку закрыли и в Удмуртии. Но я на тот момент получил предложение поехать работать в Казахстан снова, уже буровым мастером. Это было примерно в 2002 году.
Большой начальник
В 2004-м, после двух лет работы мастером, руководство предложило мне стать главным инженером в одном из филиалов компании в Атырау, и я согласился. У меня в подчинении находились три бригады бурения и три бригады капитального ремонта скважин. Я как раз в том году получил высшее, закончил Алматинский политехнический университет по бурению нефтяных и газовых скважин.
Наверное, за меня говорило то, с какими успехом я выполнял работы. Скважины были неглубокие, зато сложные. Но мы вели работы с опережением. К тому же, я, хоть и числился мастером, фактически был начальником участка — у меня в подчинении еще была бригада по расконсервации старых скважин. С них были хорошие дебиты, и руководство это ценило.
Месяц-полтора я адаптировался к новой должности. Сами понимаете: где уровень бурового мастера, а где — главного инженера. Приходилось и дневать, и ночевать на работе.
Проблем с подчиненными у меня никогда не было. Я ведь и сам начинал с низов, а потому их всегда понимал. А когда ты работаешь и понимаешь работу людей, которые стоят ниже тебя, ковыряются во всем этом в любую погоду, ты знаешь, где можно ускориться в работе, можешь войти в положение рабочих. И, что немаловажно, знаешь, как они смогут тебя провести. До сих пор я работаю, и обмануть меня в техническом смысле очень сложно.
Взаимодействие с вышестоящими
С заказчиками и начальством было сложнее, так как мне тогда не было еще 40 лет и приходилось много доказывать свою компетентность. И спорить с людьми, которые которые понятия не имеют, как работы будут выполняться на практике.
Живой пример. У нас была скважина старая, делали боковой зарез ствола. Я все бумаги изучил и зацепился за то, что не провели инклинометрию. Все начальники заулыбались, мол, зачем ее делать! Вся скважина, дескать, обсажена колоннами, да и пробурена в 1980-х еще. Ничего нового по ней так не узнать.
Неделю я отстаивал свою позицию и провел измерения, что на глубине в этой скважине есть смещение пласта с искривлением колонны. То есть, я был прав. Предложил вырезать окно выше изгиба и начать ствол выше на 1 тыс. метров.
Но заказчики настояли на другом способе. Как бы я ни пытался объяснить, что это не сработает, что технологии не позволяли тогда, никто не услышал меня. В итоге скважину мы потеряли. Но после этого случая с моим мнением стали считаться.
Главным инженером я работал до 2011 года, а потом на Каспии перешел на должность технического директора. Деньги там были очень хорошие, не спорю. Но мне даже не это было важно. Не все измеряется деньгами: интересные и сложные задачи — вот что меня всегда цепляло.
Новый кризис и уход в супервайзеры
В 2015 году в Казахстане опять произошел кризис, большинство компаний закрылось. Остались только китайцы, которые платят мало и не доверяют нашим специалистам. Мой товарищ уехал работать на север России, и я подался туда же. Подал резюме наобум, и меня позвали работать в одну из российских госкомпаний супервайзером.
Специфика работы там мне была не близка. У них основная задача — оставить виноватым подрядчика, забрать свои деньги назад с помощью штрафов. Я же считаю, что цель супервайзера — разобраться в причине аварии, а не посадить людей на хлеб и воду. Поэтому оттуда я ушел очень быстро.
Перешел в нефтесервисную компанию, где меня с удовольствием приняли супервайзером. Работаю там с 2016 года, бурим мы в Югре. Да, я работал раньше и на более высоких должностях, но никаких комплексов по этому поводу я не испытываю, мол, на понижение пошел.
Не место красит человека. Поэтому я вообще не переживал. Даже во времена работы главным инженером для меня было проще выехать на месторождение, чем быть в офисе. Ты туда приезжаешь и дышишь своим воздухом. А вот эта пыль кабинетная — это мне не близко.
Хочет вернуться в Казахстан
Доход мой только вырос. В первую очередь, из-за разницы рубля и тенге. Для Казахстана я зарабатывал неплохо, когда жил там, но в России эта сумма больше. Да и интересно мне было, по крайней мере, первый год. Потом все приелось — на севере все разрезы очень простые, без вызова.
А еще в России нет возможности работать творчески. Имеется в виду, что самостоятельные решения тут серьезно наказываются. Есть пункт А и пункт Б, и между ними не должно быть ничего лишнего. В общем, сложно работать из-за излишней бюрократии.
Есть амбиции продвигаться в работе, но здоровые. Я бы не отказался от какого-нибудь проекта по нефтеразведке — побурить там, где еще никто не бурил. Или просто сложную задачу какую-нибудь выполнить. Это для меня важнее, чем деньги. И я с удовольствием вернусь в Казахстан вместо работы в России, если такая возможность представится.
